Сергей Голубок, кандидат юридических наук, в прошлом – сотрудник секретариата Европейского Суда по правам человека

7 мая этого года исполнится десять лет с момента вынесения Европейским Судом по правам человека первого постановления по делу против Российской Федерации.

В мае 1998 года Конвенция о защите прав человека и основных свобод, на основании которой действует Европейский Суд по правам человека в Страсбурге, вступила в силу в отношении России. Еще четыре года потребовалось для вынесения первого постановления суда по российскому делу.

Вряд ли будет преувеличением сказать, что десять лет российской практики в Страсбурге изменили отечественную правовую систему до неузнаваемости. По своему основополагающему ценностному и даже идейному значению Европейская Конвенция может, пожалуй, сравниться только с Конституцией.

Два шага вперед

Хорошо известно, что, когда решался вопрос о вступлении России в Совет Европы, проработка реалистичности этого предложения была поручена специально созданной комиссии, состоявшей из именитых международных экспертов. И заключение этой комиссии было отрицательным – слишком далекой от европейских стандартов им показалась российская правовая система на тот момент.

Автору этих строк несколько лет назад пришлось присутствовать на выступлении ведущего английского юриста лорда Энтони Лестера в Лондоне, посвященном круглой дате со дня вынесения первого страсбургского решения против Великобритании (по тому делу он сам выступал в качестве представителя заявителей). На вопрос о том, какую главную ошибку в своей истории совершил Совет Европы, лорд Лестер ответил почти не задумываясь – принял Россию в свой состав. И, конечно, так думает не только он.

Тем не менее, в 90-х годах прошлого века, в перерыве между двумя чеченскими войнами, необходимая политическая воля была проявлена. Россия признала компетенцию суда, нередко называемого "совестью Европы". На данный момент лишь Беларусь среди всех европейских государств не сделала этого.

Смысл европейской региональной системы защиты прав человека состоит в том, что Конвенция обладает прямым действием на внутригосударственном уровне. Поэтому ее нарушения должны пресекаться национальными судами. И только если этого не происходит, то заявитель, считающий, что его права нарушены, вправе обратиться в международный суд.

Прямое действие Конвенции в России стало шоком для российских судей. Не привыкшие к использованию прецедентного права, они в одночасье оказались перед лицом корпуса решений ЕСПЧ, использующего чужую для них правовую логику и даже пишущего свои решения на непонятных языках.

Один шаг назад?

Конечно, такое существенное новшество не могло не вызвать определенного противодействия. Например, каждый российский юрист, пытавшийся ссылаться на практику Европейского суда по правам человека в районном суде, может вспомнить немало судейских реплик в смысле: «Чего это Вы на Европейскую Конвенцию ссылаетесь? Вы где находитесь?.. У нас тут действует УПК!».

Было бы странно, если бы было по-другому. Однако никто никогда не пытался официально отвергать обязательность правовых позиций Европейского суда по правам человека – являющихся общеобязательным толкованием ратифицированного международного договора – для российского правоприменителя. На то, что решения ЕСПЧ являются составной частью российской правовой системы неоднократно (и единогласно!) указывал Конституционный суд РФ. Верховный суд России ориентировал суды общей юрисдикции на то, что избежать нарушения Европейской Конвенции можно только применяя ее с учетом практики Страсбургского суда. В 2010 году ссылка на эту практику впервые появилась и в тексте федерального закона.

Конечно, абстрактно утверждать о торжестве европейских стандартов на научных конференциях было намного легче, чем действительно применять их на практике, меняя сложившиеся подходы и, что еще важнее, отношение к праву. Добиться здесь удалось намного меньше, чем хотелось бы, но на самом деле очень многого.

Оглядываясь в прошлое…

За десять лет Европейским судом по правам человека вынесено 1275 постановлений по делам против Российской Федерации. По большинству из них суд установил хотя бы одно нарушение Конвенции о защите прав человека и основных свобод (протоколов к ней) со стороны государства-ответчика. Правда, намного больше дел окончились для заявителей неблагоприятно, так как их жалобы были признаны неприемлемыми как явно необоснованные.

Темы, которыми занимался Страсбург по российским делам все это время, можно отнести к нескольким основным кластерам.

Во-первых, это проблемы уголовного правосудия. Притчей во языцех стали дела, связанные с необоснованным избранием и особенно продлением содержания под стражей в качестве меры пресечения. Российские суды очень часто не способны «конвенционно» обосновать необходимость именно ареста задержанного до вынесения приговора. Однако, чтобы понять, насколько вперед мы ушли в этой сфере за последнее десятилетие, следует всего лишь взглянуть на соседнюю Беларусь, где "мера" по-прежнему санкционируется прокурором, а успешное судебное обжалование этих решений выглядит как фантастика. Многое было сделано для обеспечения реализации права на защиту. Теперь государство по общему правилу (хоть и не без проблем) обеспечивает профессиональными защитниками всех обвиняемых, в том числе на стадии кассационного обжалования приговора. Народные заседатели, непонятно как назначавшиеся, стали достоянием прошлого. Очень многое было сделано для решения проблемы чрезмерной длительности судебных разбирательств.

Во-вторых, это защита фундаментальных и базовых прав человека, таких как право на жизнь и свободу от пыток. Абсолютно ужасающие по своим фактическим обстоятельствам страсбургские постановления по "двойке" и "трешке" (порядковые номера соответствующих статей Европейской Конвенции) позволили вывести из тени происходящее в пенитенциарной сфере, в правоохранительных органах и в некоторых других скрытых от взгляда общества секторах (например, в принудительной психиатрии). Во многом именно череда постановлений Европейского суда подготовила общественное мнение (но не власти) к жесткому осмыслению ставшей уже легендарной истории с бутылкой из-под шампанского в Казани. Насилие в правоохранительных органах если и встречается, то уже не воспринимается в качестве нормы обществом.

В-третьих, Страсбург много сделал для защиты гражданских прав. Совершенно изменилась судебная практика по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации. Активно использовавшиеся для удушения прессы (особенно региональной) и активистов диффамационные иски стали рассматриваться (хотя, возможно, и не всегда решаться) судами с позиций баланса двух конфликтующих прав (права на уважение частной жизни и свободы слова), как того и требует практика Европейского суда по правам человека. Значимым образом страсбургские прецеденты привели к переосмыслению нормативного содержания свободы объединений (особенно политической направленности) и религиозных свобод.

В-четвертых, постановления Европейского суда по правам человека позволили идентифицировать (хоть и не всегда решить) проблемы, которые, возможно, не сгенерировали вала жалоб, но имели системный характер, так как вытекали непосредственно из законодательных норм. В качестве примера можно привести дело гражданина Узбекистана Киютина, который не мог легализоваться и спокойно жить в России со своими российскими женой и ребенком, так как был ВИЧ-инфицирован. Убедительно объяснив дискриминационный характер такого бессмысленного и даже вредного запрета, Европейский суд раскрыл глаза многим на то, как вообще должна строиться государственная политика в этой сфере. Именно в таких – пожалуй, наиболее интересных – делах лучше всего видна связка между правом и справедливостью. И авторитет (а, следовательно, в конечном итоге и исполняемость) выносимых по ним постановлений Европейского суда по правам человека, конечно, прежде всего, зависит от их аргументированности и качества мотивировки.

Наконец, больше всего решенных Европейским судом дел, к сожалению, касались тем тривиальных. Так, изобилие "дел-клонов" по проблеме неисполнения вынесенных российскими судами решений против государства (именно к этой категории относился, кстати, и первенец, которому сейчас исполняется десять лет – дело Бурдова) привело к вынесению ЕСПЧ так называемого "пилотного постановления" (по жалобе того же самого заявителя Бурдова) и созданию нового внутригосударственного средства правовой защиты. Теперь компенсацию за такое нарушение можно получить в России, причем ее размер должен рассчитываться на основе страсбургских подходов.

Присматриваясь к будущему

Разумеется, перед Европейским судом по правам человека – особенно по российским делам – всегда будет вставать намного больше проблем, чем он успевает решать.

Прямо сейчас наиболее насущной темой, пожалуй, являются последствия проводимой замены наименований судебных инстанций. Введенная в гражданском процессе апелляция, которая появится в уголовном процессе в следующем году, приводит к появлению вопроса о том, в какой момент эффективные внутригосударственные средства правовой защиты считаются исчерпанными и, следовательно, можно уже направлять жалобу в Страсбург. Европейскому суду следует дать на него ответ как можно быстрее.

Есть несколько комплексных правовых проблем, к решению которых в Страсбурге еще приступят. Некоторые из них специфичны для России. Назовем Кодекс об административных правонарушениях, представляющий собой неизвестно как сохранившийся советский реликт, своей дикостью реально способный вызвать ступор даже в наиболее продвинутых европейских умах. По сути уголовный процесс, в котором нет ни состязательности, ни презумпции невиновности даже на уровне терминов, ни бесплатной правовой помощи, а основным доказательством обычно выступает составленный должностным лицом протокол (это примерно как в уголовном деле использовать в качестве доказательства обвинительное заключение) способен породить массу жалоб (остается надеяться, что судьи Конституционного суда РФ справятся с этой проблемой быстрее своих коллег из ЕСПЧ).

Кроме того, есть несколько важных социальных вопросов, которые требуют скорейшей выработки правовых ориентиров со стороны ЕСПЧ. Тема так называемых "несогласованных" митингов и шествий остается неполной без четкой позиции Страсбурга. Требуется применение уже имеющихся по делам против других государств правовых позиций и в сфере защиты избирательных прав.

Можно предположить, что количество вынесенных судом по этим и другим темам постановлений против России будет возрастать.

Слабое место системы

Феномен многократного высказывания ЕСПЧ по одному и тому же поводу (в делах очень часто будут разниться только не имеющие правового значения фактические обстоятельства) обнажает ахиллесову пяту всей архитектуры – исполнение постановлений суда. Причем в части не только выплаты компенсаций конкретным заявителям, но и принятия мер общего характера, направленных на изменение правового регулирования и практики на внутригосударственном уровне. Без таких мер поступление большего количества аналогичных жалоб, в буквальном смысле парализующего суд, неизбежно. Это, в свою очередь, непозволительно растягивает срок рассмотрения судом жалоб, делая предоставляемую им защиту зачастую иллюзорной. На необходимость лучшего исполнения постановлений ЕСПЧ на национальном уровне обратили внимание и государства-участники Совета Европы (в общем-то – главные нарушители) в недавно принятой Брайтонской декларации, посвященной дальнейшему реформированию суда.

Существует известная шутка. Ответом на вопрос о крайне слабой физической защищенности здания ЕСПЧ является утверждение о том, что нападать на него некому, так как все террористы мира уже успели туда пожаловаться. Суд сейчас под угрозой из-за непосильного объема жалоб, и не стоит ждать его спасения от тех, кто не только постоянно нарушает, но и, откровенно говоря, не может не нарушать требования Конвенции. Думается, что ключ в другом. И именно в этой области Россия ушла дальше многих иных европейских стран.

Он в общественной реакции на решения ЕСПЧ, воспринимаемые не как сложные бумаги для юристов, а как конкретные истории конкретных людей, заставляющие задуматься и требовать от властей изменений. Только общественная реакция – внутри страны, а не за ее пределами – способна сделать эффективное исполнение постановлений Европейского суда по правам человека реальностью. Ну а чтобы такая реакция была возможной, сам Суд должен писать их быстро, убедительно, страстно и совестливо. Ведь только слово является его единственным оружием. Это слово уже десять лет меняет Россию. Оно способно сделать еще очень многое.