Наш спецпроект посвящен изучению изменений прав женщин в разные периоды истории нашей страны. Обсуждая такой важный вопрос, невозможно говорить о женщинах вообще — представительницы разных социальных классов в один период времени могли иметь совершенно различный набор прав и свобод. Ярким доказательством этому тезису служит феодальный период. О неравноправии дворянок и крестьянок в допетровской Руси рассказывает в пятом эпизоде своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко.

Рассматривая правовое положение женщин России в феодальный период, приходится постоянно делать поправки и оговорки о социальном статусе каждого конкретного предмета исследования. Дифференциация прав по социальному признаку ощущалась более выпукло, чем при разделении субъектов права по гендерному признаку. 

В светском законодательстве, пожалуй, эти различия не проступали настолько рельефно, как в случае учета и всех остальных норм: обычного права, норм морали, религиозных норм. Иначе говоря, на практике права женщины-крестьянки сильно отличались от объема прав боярыни или дворянки, хотя в законах мы такого уж принципиального отличия можем и не обнаружить. 

Но и здесь были существенные отличия, определяемые социальным положением женщины. Возьмем хотя бы наследственное право. Девушке-крестьянке после смерти отца и овдовевшей крестьянке не доставалось в наследство самое главное — земля, а боярыни и боярышни наследовали все имущество в своей вотчине, включая земельные угодья во всем объеме. В дальнейшем они могли свободно владеть, использовать и распоряжаться своим недвижимым и движимым имуществом. 

В процессе кодификации семейно-имущественного и завещательного права по Соборному уложению 1649 года определялось безусловное наследственное владение вотчинами не только сыновьями владельца, но и при их отсутствии дочерями и их детьми.

В данном случае различие объяснялось тем, что крестьянин, оставивший наследство в виде земельного надела, обрабатывал его своим трудом. Следовательно, женщина-крестьянка не могла по определению продолжить возделывать этот участок земли, прилагая свой труд, так как считалось «не женское это дело». Потому земля и доставалась только мужчинам, а не дочери или жене умершего. 

В случае же отсутствия наследников мужского пола земельный надел вообще не переходил родственникам умершего, а поступал в общинный фонд и делился между мужчинами-однообщинниками. И государство, и общество не могли допустить того, чтобы земельный участок пустовал и не обрабатывался. Таким образом, крестьянская семья теряла землю только по той причине, что в ней не было взрослого мужского работника. В этом, разумеется, можно увидеть дискриминацию прав сельских женщин. 

Мужчина же из боярского сословия свой труд не прилагал непосредственно к обработке земли, он занимался только управленческой деятельностью. Поэтому его дочь или вдова, в принципе, могли наследовать его угодья, продолжая выполнять функции управления всем хозяйством. 

Сложнее было с помещичьими землями. Они ведь не были собственностью помещиков, это было условное владение: дворянин получал поместье за службу и на время службы. Поместье, по сути, было видом «жалованья» воина, служившего царю. Следовательно, если у помещика был сын, то уже с 1551 года он мог получить это же поместье, но опять-таки на непременном условии службы царю. Ну а если у помещика не было сыновей, то эта земля по логике и по закону не могла перейти женщинам. Таким образом, на практике сложилось наследование помещичьих владений исключительно по мужской линии. 

При таких условиях у семьи дворянина, сложившего голову на царской службе, не оставалось никаких средств к существованию, если в ней были только дочери. Несправедливость такого положения бросалась в глаза: семья ветерана, геройски погибшего в войне «за веру, царя и Отечество», попадала в нищенское положение. 

В связи с этим позднее при отсутствии сыновей у погибшего или умершего дворянина его матери, жене и дочерям было предоставлено право получить пожизненно или до замужества часть поместья «в прожиток». Это понятие «прожитка» становилось существенным звеном в закреплении прав женщин-дворянок на поместье, так как прожиток начал выступать одной из форм наследования. 

Прожиток способствовал развитию личных прав на недвижимость членов семьи женского пола. Уже в первой половине XVII века законодательно было утверждено личное право на недвижимость в семье за женщинами, по которому вдова и девицы распоряжались прожитком в качестве приданого. 

Нечто похожее происходило и с фактическими правами вдов купцов. Здесь закон повелевал передавать наследуемое имущество, как движимое, так и недвижимое, ближайшему родственнику, невзирая на его пол. Вдова купца без всяких препятствий и ограничений полноправно вступала в наследство и продолжала вести дело своего мужа непосредственно или нанимая управляющих.

 Но и при жизни мужа у купеческой жены мы обнаруживаем намного больший объем прав, чем, пожалуй, у всех других русских женщин. Это объясняется спецификой купеческого торгового дела. Дело в том, что купцы очень часто отправлялись в дальние края со своими товарами и караванами, совершали длительные поездки и «хождения за три моря». А в их отсутствие «на хозяйстве» оставалась обычно жена, которая вела торговлю, управляла приказчиками в торговых заведениях, заключала различные сделки, т.е. полноправно участвовала в коммерческих и производственных мероприятиях.

В период феодальной раздробленности отдельные княжества де-факто управлялись женщинами-княгинями. Это могли быть жены князей, отошедших от дел или пренебрегавших по разным причинам исполнением своих государственных обязанностей, а также опекунши малолетних наследников престола. Они практически присваивали себе княжеские права, принимали политические решения, вели от своего имени переписку и переговоры с другими монархами и имели собственную печать.

В некоторых княжествах под власть женщин-княгинь князьями отдавались целые волости, которыми они управляли сами или через своих «княгининских пошлых». В таких волостях княгини господствовали полностью и даже вершили суд над поданными. 

Однако идея и практика «затворничества» касалась и женщин высших классов. Пусть не буквально так, как это было у крестьянок, но все же свободное поведение и широкие контакты вне дома либо исключались вообще, либо были весьма ограничены. Так было до Петра I, который, в своей страсти регламентировать всё и вся в стране, вторгся и в деликатную сферу прав женщин в обществе. Он обязал дворян приводить своих жен и дочерей на устраиваемые им увеселительные «ассамблеи». И женщины «увидели свет» и вышли в свет. 

В приказном порядке император вводит и нормы женской одежды, скопированные с образцов Западной Европы. Вместо широких сарафанов у русских женщин появляются узкие платья, а в их лексикон входит новое слово и понятие — талия.

В 1714 году Петр издал закон о единонаследии, который впервые давал право наследовать женщине — старшей дочери — земельное имущество, если в семье не было сыновей, остальные же женщины могли делить движимое имущество.

Таким образом, декларированные в светском законодательстве России эпохи феодализма права женщин фактически в значительно большей мере реализовывались в высших слоях общества. Здесь формальное право и практика не расходились так резко, как в случае с женщинами-крестьянками, юридические права которых в жизни ограничивались другими социальными нормами: традициями, церковью и сложившимися в патриархальном обществе моральными нормами. 

Некоторые исследователи к таким отрицательным факторам относят и широкое распространение в России византийской литературы, где красной нитью проходила идея о естественности более низкого положения женщины по сравнению с мужчиной.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 17 апреля.